Нет ничего бесполезнее, чем расставлять членов "Кембриджской пятерки" по номерам и ранжиру, пытаясь придать этому некое значение. Каждый играл и сыграл свою роль независимо от появившегося годы или десятилетия спустя номера. Тем не менее именно Джона Кернкросса называют пятым. И последним раскрытым разведчиком из Кембриджской группы.

В середине 1940-го он занял в Лондоне скромный пост секретаря лорда Хэнки, возглавлявшего чуть не полтора десятка всевозможных комиссий. Оборона, безопасность, регулярные доклады английских спецслужб, засекреченные сообщения о состоянии экономики и прогнозы по ее развитию. Вышло так, что именно лорд Хэнки стал средоточием всей - почти всей - секретной информации. А если Хэнки куда-то и почему-то не включали, то его молодой секретарь тотчас готовил грозное письмо за подписью начальника, и того с извинениями приглашали.

С января 1941-го шифровки от Кернкросса пошли валом и исключительно тревожные. Ему удалось передать телеграмму министра иностранных дел Идена о беседе Гитлера и наследного принца Греции Павла. Документ свидетельствовал: нападение на СССР неминуемо. Этот же вывод подтверждали письма в Форин Офис английских послов в США и в Швеции. Британская разведка сообщала о военных приготовлениях немцев в Германии и Финляндии. Тревожно звучали предупреждения посла из Турции: немецкие суда быстро перебрасываются поближе к черноморскому побережью СССР. Незадолго до начала войны в Москву были направлены 60 пленок с материалами Кернкросса по разнообразнейшим аспектам - от военно-политических до чисто разведывательных.

А скоро по всем резидентурам было разослано срочнейшее указание Центра: требуется информация об атомном оружии - любая. Первыми, и никак не связываясь друг с другом, откликнулись двое из "Кембриджской пятерки" - Доналд Маклин и Джон Кернкросс. Именно Кернкросс совершил прорыв в атомной разведке. В третьей декаде сентября 1941-го он добыл полный текст доклада премьеру Черчиллю о возможности создания нового и неведомого атомного оружия: на его создание потребуются, возможно, не десятилетия, как прогнозировалось ранее, а около двух лет. Ведь английские и американские ученые работают с зимы 1940 года над проектом совместно.

Шифровка - это важный итог деятельности любого разведчика.

Кернкросс сообщал и чисто технические подробности. Две дружественные державы пришли к общему пониманию: супероружие реально создать, используя обогащенный уран. Теперь стали понятны и поначалу казавшиеся туманными прежние шифровки от Кернкросса о тайной добыче урана из захваченных фашистами стран, в частности Норвегии. Полный текст доклада из комиссии английского лорда Хэнки, полученный Центром в сентябре 1941-го, заставил высшее советское руководство понять: в случае удачного осуществления проекта мировая политика может претерпеть глобальные изменения. Пора мчаться вдогонку. Да и общая стратегия Второй мировой нуждалась в коренном пересмотре.

Наверное, судьба. Ведь вряд ли далекий от физики и вообще точных наук агент ставил целью добывать именно материалы по атомной тематике. Хотя кто знает. Центр начал теребить резидентуры, требуя информации по атому, а Пятый был в этом смысле образцом дисциплинированности и исполнительности. Получилось так, что именно Кернкросс и во время и после войны постоянно посылал ценнейшие документы по атомной тематике. Внимательно следил Пятый за развитием атомной промышленности уже и при возникновении НАТО.

Продуктивный Кернкросс замучил советских шифровальщиков в Лондоне. Хотя его было никак не зачислить в обычные агенты. Не имевший никакой специальной разведывательной подготовки он пытался с помощью наставника освоить на ходу некоторые методы и приемы конспирации. Но исправного агента, умевшего уходить от наружки и считывать оставленные условные знаки, из Кернкросса не получилось и близко. Он вечно и до конца своего служения разведке путал даты и время встреч. Мог явиться, да еще и припозднившись, совсем не в то место, что было несколько раз подробнейше оговорено.

Несмотря на все старания сменявшихся за годы его служения разведке наставников, так и не сумел освоить элементарных технических навыков. Не научился фотографировать документы. Все попытки воспользоваться фотоаппаратом в стенах секретных учреждений, где ему доводилось одновременно трудиться на британскую корону и серп с молотом, заканчивались неудачей. Не помогали и домашние тренировки с последними моделями маленьких американских фотоаппаратов, которыми время от времени исправно снабжали его советские резиденты. Пришлось смириться и, подвергая риску себя, связника, да и всю операцию, шотландец поздними вечерами передавал оригиналы материалов, "одолженных" из служебного сейфа, русским друзьям. Их переснимали, зашифровывали, возвращали, и Кернкросс аккуратно вкладывал их в те же сейфы, откуда накануне изымал бесценные сведения.

Джон Кернкросс дожил до 82, проведя последние годы во Франции. Фото: Из архива

Даже сносного водителя из Кернкросса не вышло. Однажды, сидя за рулем, чуть не подставил своего связника, которому должен был вручить пакет с документами. Забыв снять ручку с подсоса, застрял на светофоре. Помог полицейский, отогнавший легковушку к обочине. Если бы бобби догадался проверить документы у сидевших в салоне, то наверняка удивился бы: почему гражданин СССР оказался в машине английского государственного служащего? А уж если бы попросил шофера открыть набитый чем-то (секретными документами) портфель…

Не со всеми кураторами находил общий язык. Ему претили невежливость, излишнее давление, не выносил он командного безапелляционного тона. Джон был силен совсем не вымуштрованностью.

А еще Кернкросс неважно видел. Зрение резко ухудшилось, когда во время войны он по совету советского резидента приступил к работе в шифровальном центре британской разведки в Блетчли. Его, простолюдина, никак не связанного с разведкой (английской), вообще брать туда были не должны. Но Кернкросс, в отличие от сограждан-англосаксов, прекрасно говорил по-французски, по-немецки, объяснялся по-итальянски и по-испански, читал на шведском, а к концу войны даже на русском. В шифровальном центре на него навалили столько работы. Кому ее доверить, как не этому полиглоту. Он видел все хуже и хуже. Неудивительно: ведь старательнейший сотрудник успевал обработать столько шифровок. Самые ценные тут же попадали в руки советских друзей.

Плюс ко всему он и слышал плохо. Эти его физические недостатки замечали английские коллеги по службе и советские друзья. При личной встрече с агентом к нему тактично подходили "под верное" ухо. Впоследствии разведка даже выделяла деньги на лечение. Помогало, честно говоря, неважно. С возрастом оглох на одно ухо.

Зато Кернкросс преуспел в написании информационных сводок. Как и Филби, был тут великолепен: составляя для отправки шифровкой в Центр резюме какого-то доклада или важного сообщения, умел сделать донесение кратким, сжатым, доступным для понимания Москвы. Лаконичность Кернкросса экономила время, сложностей с переводом его сообщений не возникало. И это было очень важно. Ведь Джон передал в годы войны тысячи страниц секретнейших бумаг, некоторые из которых и сегодня не рассекречены.

Он не отличался открытостью и друзей имел немного. Замкнутый по натуре, Кернкросс всегда с трудом, в отличие от Филби, входил в новую компанию. Круг его общения был им же сознательно ограничен. Все это не вяжется с привычным обликом агента, источника, разведчика, который просто обязан быстро находить общий язык со всеми. Но Кернкросс, надеюсь, это понятно, и отдаленно не походил на типичного представителя второй древнейшей профессии.

Был он исключительно скрытным. Даже о членстве Кернкросса в компартии догадывались немногие. Как известно, в советской разведке принадлежность к коммунистическим организациям афишировать запрещалось. И Кернкросс, не подозревая в молодости об уготованном ему поприще разведчика, делал все правильно, словно по наитию скрывая свои убеждения.

К тому же Джон дисциплинированно подчинился указанию советских товарищей: все внимание сосредотачивал именно на тех материалах, что нужны были сейчас, сегодня. Подчиняясь требованиям разведки, отошел, к разочарованию хорошо его знавших соратников, от коммунистической партии. Не поддерживал отношений и с бывшими знакомцами по левым митингам и прочим сходкам.

От него нечего было ожидать каких-то эксцентричных выходок. Он мало пил - тоже редкость, и, что высоко ценимо, совсем не болтал. Его надежность потрясала. Надо ли было заниматься перевоспитанием ценного агента? Излишние нотации, нравоучения могли обидеть или, еще страшнее, оттолкнуть. Кернкросса принимали таким, какой он есть.

Его роль в атомной разведке понятна. Вторая веха: добыча бесценных сведений, что помогли выиграть танковое сражение на Курской дуге. Это Кернкросс еще в 1942-м передал попавшие к англичанам технические характеристики нового немецкого танка "Тигр". Смысл заключался в том, что стала известна толщина его брони, которую конструкторы из Германии не без оснований считали непробиваемой для советской артиллерии. К счастью, благодаря вовремя полученным данным у советских оружейников хватило сил и знаний для быстрого изготовления новых, гораздо более мощных, чем прежде, снарядов.

Ким Филби 25 лет провел в Москве. Он был счастлив с женой Руфиной. Фото: Из архива

"Тигров" уничтожали с размахом, который вгонял фашистов в панику.

К тому же Джон уведомил резидентуру о том, что немецкое командование полностью ознакомлено с дислокацией советских войск на Курской дуге. В результате нашему руководству удалось в последние перед битвой под Прохоровкой дни произвести их скрытую переброску, что явилось полной неожиданностью для немцев.

Один из безымянных, но авторитетнейших рассказчиков в больших чинах говорил мне о коробочках с орденами, хранящихся в личных и навечно засекреченных делах некоторых наших помощников. Можно смело предположить, что такой есть и в папке Кернкросса. Как раз за Курскую дугу он и был награжден орденом Красного Знамени.

Награду еще во время войны доставили в Англию. Резидент встретился с Кернкроссом, зачитал Указ о награде, вручил ее Джону. Тот был благодарен и тронут. Однако согласно неписаным (или писаным) правилам орден тут же был возвращен резиденту, вложен в коробочку и снова проделал неблизкий путь - теперь от Лондона до Москвы, где и суждено было боевой награде навсегда осесть в недоступном хранилище.

Кернкросс же поменял Блетчли на другой род секретной деятельности. В центральном аппарате СИС он анализировал расшифрованные телеграммы немцев о работе ее разведки в Советском Союзе и на Балканском полуострове. Знал многих немецких агентов и разведчиков по именам и псевдонимам. Надо ли говорить, что "знакомилась" с ними и советская разведка.

Тут Кернкросс попал в свою стихию. Множество материалов, поток информации, четкий анализ, передача документов связнику. В СИС ему было легче, чем в Блетчли-парке. Отработанные коллегами материалы по инструкции должны были бы сжигаться. Но указание выполнялось далеко не всегда. Да и учета расшифрованных и уничтоженных телеграмм не велось. Так что Джон часто передавал в резидентуру оригиналы, которые можно было и не возвращать обратно.

Подчас его коллеги по СИС допускали и другие явные небрежности. Раз в неделю на своих вечерних дежурствах он просматривал материалы, получаемые другими работниками из самых разных регионов. Так, однажды ему прямо в руки приплыл список английских агентов в балканских странах.

В другом случае пришлось дико рисковать. Кернкросс сумел достать ключи от сейфа собственного начальника, и когда тот отсутствовал, знакомился с материалами, которые для глаз рядовых сотрудников вообще не предназначались.

Наверно, вот в такой папке и хранится орден Джона. Фото: Из архива

Осенью 1944-го Центр особенно заинтересовали директивы Гиммлера, которые не прошли мимо Кернкросса. Фашисты при отступлении предполагали создавать у себя в Германии и в других освобождаемых союзниками странах крупные подпольные группировки. Во главе - офицеры СС и преданные нацисты. А для большей достоверности будущие руководители фашистского подполья могли уже в 1944-м для видимости подвергаться арестам, заключаться в тюрьмы и концентрационные лагеря. Гиммлер, Кальтенбруннер и Борман управляли бы всем этим адовым механизмом из своры головорезов, обученных изготовлению и применению химических ядовитых веществ, бомб, взрывчатки и прочих средств саботажа. Но в полной мере наладить нечто вроде партизанской борьбы на собственной территории не получилось. В чем помогло и предупреждение, переданное Кернкроссом. Ему не хватало гениальности Филби.

Но он никогда не был скромным винтиком в отлаженном разведывательном механизме. Извлекал, исчерпывал до дна все ресурсы, до которых добирался с риском и с усилиями раба на галерах. Его невысокое положение чиновника среднего ранга компенсировалось смелостью и усердием. В разведке он совершил то же, что и в профессиональной карьере. Вопреки всему добирался до нужного результата.

Его рисуют бережливым от рождения шотландцем низкого происхождения. Но почему тогда Джон пользовался таким успехом у прекрасного пола? Среди его подруг жизни и красивая американка, затем игривая англичанка, а потом и верная жена. И если он был настолько скуп, то почему, как и четверо остальных, конечно же, и не подозревая об их отказе, отверг установленную ему товарищем Сталиным в 1945-м пожизненную пенсию в тысячу фунтов стерлингов в год, сумму по тем временам солидную. Между прочим, другим его сотоварищам денег предложили все же чуть-чуть побольше. Даже Советы, возможно, и без всякого умысла капельку сэкономили на своем вернейшем друге.

Кернкросс после ухода двух своих друзей в СССР и бегства Филби из Бейрута в 1963-м никого не выдал. Последние годы провел во Франции. На склоне лет Кернкросс заявил, что, возможно, придет день, когда люди поймут, почему молодой англичанин, обладающий интеллектом, решился на им совершенное.

Из всей "Кембриджской пятерки" один лишь Кернкросс оказался долгожителем. Он скончался в 1995 году, было ему 82.

Почти в любое время года английская деревня выглядит одинаково: зеленые луга, коровы, средневекового вида домики и широкое небо - иногда серое, иногда - ослепительно-голубое. Оно как раз переходило от первого режима к более редкому второму, когда пригородная электричка мчала меня до станции Блетчли. Сложно представить, что в окружении этих живописных холмов закладывались основы компьютерной науки и криптографии. Впрочем, предстоящая прогулка по интереснейшему музею развеяла все возможные сомнения.

Такое живописное место, конечно, было выбрано англичанами не случайно: неприметные бараки с зелеными крышами, расположенные в глухой деревне, - это как раз то, что было нужно, чтобы спрятать сверхсекретный военный объект, где непрерывно трудились над взломом шифров стран «оси». Пусть со стороны Блетчли-парк и не впечатляет, но та работа, которую здесь выполняли, помогла переломить ход войны.

Криптохатки

В военные времена в Блетчли-парк въезжали через главные ворота, предъявляя охране пропуск, а теперь покупают билетик на проходной. Я задержался там еще чуть-чуть, чтобы посмотреть на прилегающий магазин сувениров и временную экспозицию, посвященную технологиям разведки Первой мировой (кстати, тоже интереснейшая тема). Но главное ждало впереди.

Собственно Блетчли-парк - это около двадцати длинных одноэтажных построек, которые на английском называют hut, а на русский обычно переводят как «домик». Я про себя называл их «хатками», совмещая одно с другим. Помимо них, есть особняк (он же Mansion), где работало командование и принимались высокие гости, а также несколько вспомогательных построек: бывшие конюшни, гараж, жилые дома для персонала.

Те самые домики Усадьба во всей красе Внутри усадьба выглядит побогаче, чем хатки

У каждого домика - свой номер, причем номера эти имеют историческое значение, вы обязательно встретите их в любом рассказе о Блетчли-парке. В шестой, к примеру, поступали перехваченные сообщения, в восьмом занимались криптоанализом (там и работал Алан Тьюринг), в одиннадцатом стояли вычислительные машины - «бомбы». Четвертый домик позже выделили под работу над вариантом «Энигмы», который использовался на флоте, седьмой - под японскую вариацию на тему «Энигмы» и другие шифры, в пятом анализировали передачи, перехваченные в Италии, Испании и Португалии, а также шифровки немецкой полиции. Ну и так далее.

Посещать домики можно в любом порядке. Обстановка в большинстве из них очень похожая: старая мебель, старые вещи, истрепанные тетради, плакаты и карты времен Второй мировой. Все это, конечно, не лежало здесь восемьдесят лет: домики сначала переходили от одной государственной организации к другой, потом были заброшены, и только в 2014 году реставраторы скрупулезно восстановили их, спася от сноса и превратив в музей.

К этому, как принято в Англии, подошли не только тщательно, но и с выдумкой: во многих комнатах из спрятанных динамиков раздаются голоса актеров и звуки, которые создают впечатление, будто вокруг кипит работа. Заходишь и слышишь стук пишущей машинки, чьи-то шаги и радио вдалеке, а затем «подслушиваешь» чей-то оживленный разговор о недавно перехваченной шифровке.

Но настоящая диковинка - это проекции. Например, вот этот мужчина, который как бы сидит за столом, поприветствовал меня и вкратце рассказал о местных порядках.

Во многих комнатах царит полумрак - чтобы лучше были видны проекции

Интереснее всего, конечно, было посмотреть на рабочий стол Алана Тьюринга. Его кабинет находится в восьмом домике и выглядит очень скромно.

Примерно так выглядел стол Алана Тьюринга

Ну а на само творение Тьюринга - машину для расшифровки «Энигмы» - можно взглянуть в доме номер 11 - там же, где в свое время была собрана самая первая модель «бомбы».

Криптологическая бомба

Возможно, для вас это будет новостью, но Алан Тьюринг был не первым, кто расшифровал «Энигму» методом механического перебора. Его работе предшествует исследование польского криптографа Мариана Реевского. Кстати, именно он назвал машину для расшифровки «бомбой».

Польская «бомба» была значительно проще. Обратите внимание на роторы сверху

Почему «бомба»? Есть несколько разных версий. Например, по одной так якобы назывался любимый Реевским и коллегами сорт мороженого, который продавали в кафе неподалеку от бюро шифрования польского генштаба, и они позаимствовали это название. Куда более простое объяснение - в том, что в польском языке слово «бомба» может использоваться для восклицания вроде «эврика!». Ну и совсем простой вариант: машина тикала подобно бомбе.

Незадолго до захвата Польши Германией польские инженеры передали англичанам все наработки, связанные с декодированием немецких шифров, в том числе чертежи «бомбы», а также работающий экземпляр «Энигмы» - не немецкой, а польского клона, который они успели разработать до вторжения. Остальные наработки поляков были уничтожены, чтобы разведка Гитлера ничего не заподозрила.

Проблема заключалась в том, что польский вариант «бомбы» был рассчитан только на машину «Энигма I» с тремя фиксированными роторами. Еще до начала войны немцы ввели в эксплуатацию усовершенствованные варианты «Энигмы», где роторы заменялись каждый день. Это сделало польский вариант полностью непригодным.

Если вы смотрели «Игру в имитацию», то уже неплохо знакомы с обстановкой в Блетчли-парке. Однако режиссер не удержался и сделал несколько отступлений от реальных исторических событий. В частности, Тьюринг не создавал прототип «бомбы» собственноручно и никогда не называл ее «Кристофером».

Популярный английский актер Криптокод Подбирач в роли Алана Тьюринга

На основе польской машины и теоретических работ Алана Тьюринга инженеры British Tabulating Machine Company создали те «бомбы», которые поставлялись в Блетчли-парк и на другие секретные объекты. К концу войны машин было уже 210, однако с окончанием военных действий все «бомбы» уничтожили по приказу Уинстона Черчилля.

Зачем британским властям понадобилось уничтожать такой прекрасный дата-центр? Дело в том, что «бомба» не является универсальным компьютером - она предназначена исключительно для декодирования сообщений, зашифрованных «Энигмой». Как только нужда в этом отпала, машины тоже стали ненужными, а их компоненты можно было распродать.

Другой причиной, возможно, было предчувствие, что Советский Союз в дальнейшем окажется не лучшим другом Великобритании. Что, если в СССР (или где-нибудь еще) стали бы использовать технологию, похожую на «Энигму»? Тогда лучше никому не демонстрировать возможность вскрывать ее шифры быстро и автоматически.

С военных времен сохранилось только две «бомбы» - они были переданы в GCHQ, Центр правительственной связи Великобритании (считай, современный аналог Блетчли-парка). Говорят, они были демонтированы в шестидесятые годы. Зато в GCHQ милостиво согласились предоставить музею в Блетчли старые чертежи «бомб» - увы, не в лучшем состоянии и не целиком. Тем не менее силами энтузиастов их удалось восстановить, а затем создать и несколько реконструкций. Они-то сейчас и стоят в музее.

Занятно, что во время войны на производство первой «бомбы» ушло около двенадцати месяцев, а вот реконструкторы из BCS Computer Conservation Society , начав в 1994 году, трудились около двенадцати лет. Что, конечно, неудивительно, учитывая, что они не располагали никакими ресурсами, кроме своих сбережений и гаражей.

Как работала «Энигма»

Итак, «бомбы» использовались для расшифровки сообщений, которые получались на выходе после шифрования «Энигмой». Но как именно она это делает? Подробно разбирать ее электромеханическую схему мы, конечно, не будем, но общий принцип работы узнать интересно. По крайней мере, мне было интересно послушать и записать этот рассказ со слов работника музея.

Устройство «бомбы» во многом обусловлено устройством самой «Энигмы». Собственно, можно считать, что «бомба» - это несколько десятков «Энигм», составленных вместе таким образом, чтобы перебирать возможные настройки шифровальной машины.

Самая простая «Энигма» - трехроторная. Она широко применялась в вермахте, и ее дизайн предполагал, что ей сможет пользоваться обычный солдат, а не математик или инженер. Работает она очень просто: если оператор нажимает, скажем, P, под одной из букв на панели загорится лампочка, например под буквой Q. Остается только перевести в морзянку и передать.

Важный момент: если нажать P еще раз, то очень мал шанс снова получить Q. Потому что каждый раз, когда ты нажимаешь кнопку, ротор сдвигается на одну позицию и меняет конфигурацию электрической схемы. Такой шифр называется полиалфавитным.

Посмотрите на три ротора наверху. Если вы, например, вводитие Q на клавиатуре, то Q сначала заменится на Y, потом на S, на N, потом отразится (получится K), снова трижды изменится и на выходе будет U. Таким образом, Q будет закодирована как U. Но что, если ввести U? Получится Q! Значит, шифр симметричный. Это было очень удобно для военных применений: если в двух местах имелись «Энигмы» с одинаковыми настойками, можно было свободно передавать сообщения между ними.

У этой схемы, правда, есть большой недостаток: при вводе буквы Q из-за отражения в конце ни при каких условиях нельзя было получить Q. Немецкие инженеры знали об этой особенности, но не придали ей особого значения, а вот британцы нашли возможность эксплуатировать ее. Откуда англичанам было известно о внутренностях «Энигмы»? Дело в том, что в ее основе лежала совершенно не секретная разработка. Первый патент на нее был подан в 1919 году и описывал машину для банков и финансовых организаций, которая позволяла обмениваться шифрованными сообщениями. Она продавалась на открытом рынке, и британская разведка успела приобрести несколько экземпляров. По их же примеру, кстати, была сделана и британская шифровальная машина Typex, в которой описанный выше недостаток исправлен.

Самая первая модель Typex. Целых пять роторов!

У стандартной «Энигмы» было три ротора, но всего можно было выбрать из пяти вариантов и установить каждый из них в любое гнездо. Именно это и отражено во втором столбце - номера роторов в том порядке, в котором их предполагается ставить в машину. Таким образом, уже на этом этапе можно было получить шестьдесят вариантов настроек. Рядом с каждым ротором расположено кольцо с буквами алфавита (в некоторых вариантах машины - соответствующие им числа). Настройки для этих колец - в третьем столбце. Самый широкий столбец - это уже изобретение немецких криптографов, которого в изначальной «Энигме» не было. Здесь приведены настройки, которые задаются при помощи штекерной панели попарным соединением букв. Это запутывает всю схему и превращает ее в непростой пазл. Если посмотреть на нижнюю строку нашей таблицы (первое число месяца), то настройки будут такими: в машину слева направо ставятся роторы III, I и IV, кольца рядом с ними выставляются в 18, 24 и 15, а затем на панели штекерами соединяются буквы N и P, J и V и так далее. С учетом всех этих факторов получается около 107 458 687 327 300 000 000 000 возможных комбинаций - больше, чем прошло секунд с Большого взрыва. Неудивительно, что немцы считали эту машину крайне надежной.

Существовало множество вариантов «Энигмы», в частности на подводных лодках использовался вариант с четырьмя роторами.

Взлом «Энигмы»

Взломать шифр, как водится, позволила ненадежность людей, их ошибки и предсказуемость.

Руководство к «Энигме» говорит, что нужно выбрать три из пяти роторов. Каждая из трех горизонтальных секций «бомбы» может проверять одно возможное положение, то есть одна машина единовременно может прогнать три из шестидесяти возможных комбинаций. Чтобы проверить все, нужно либо двадцать «бомб», либо двадцать последовательных проверок.

Однако немцы сделали приятный сюрприз английским криптографам. Они ввели правило, по которому одинаковое положение роторов не должно повторяться в течение месяца, а также в течение двух дней подряд. Звучит так, будто это должно было повысить надежность, но в реальности привело к обратному эффекту. Получилось, что к концу месяца количество комбинаций, которые нужно было проверять, значительно уменьшалось.

Вторая вещь, которая помогла в расшифровке, - это анализ трафика. Англичане слушали и записывали шифрованные сообщения армии Гитлера с самого начала войны. О расшифровке тогда речь не шла, но иногда бывает важен сам факт коммуникации плюс такие характеристики, как частота, на которой передавалось сообщение, его длина, время дня и так далее. Также при помощи триангуляции можно было определить, откуда было отправлено сообщение.

Хороший пример - передачи, которые поступали с Северного моря каждый день из одних и тех же локаций, в одно и то же время, на одной и той же частоте. Что это могло быть? Оказалось, что это метеорологические суда, ежедневно славшие данные о погоде. Какие слова могут содержаться в такой передаче? Конечно, «прогноз погоды»! Такие догадки открывают дорогу для метода, который сегодня мы называем атакой на основе открытых текстов, а в те времена окрестили «подсказками» (cribs).

Поскольку мы знаем, что «Энигма» никогда не дает на выходе те же буквы, что были в исходном сообщении, нужно последовательно сопоставить «подсказку» с каждой подстрокой той же длины и посмотреть, нет ли совпадений. Если нет, то это строка-кандидат. Например, если мы проверяем подсказку «погода в Бискайском заливе» (Wettervorhersage Biskaya), то сначала выписываем ее напротив шифрованной строки.

Q F Z W R W I V T Y R E * S* X B F O G K U H Q B A I S E Z W E T T E R V O R H E R * S* A G E B I S K A Y A

Видим, что буква S шифруется сама в себя. Значит, подсказку нужно сдвинуть на один символ и проверить снова. В этом случае совпадать будет сразу несколько букв - двигаем еще. Совпадает R. Двигаем еще дважды, пока не наталкиваемся на потенциально правильную подстроку.

Если бы мы имели дело с шифром подстановки, то на этом можно было бы и закончить. Но поскольку это полиалфавитный шифр, нам нужны настройки и исходные положения роторов «Энигмы». Именно их и подбирали при помощи «бомб». Для этого пары букв нужно сначала пронумеровать.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 R W I V T Y R E S X B F O G K U H Q B A I S E W E T T E R V O R H E R S A G E B I S K A Y A

А затем на основе этой таблицы составить так называемое «меню» - схему, по которой видно, какая буква исходного сообщения (то есть «подсказки») в какую букву предположительно шифруется и в какой позиции. По этой схеме и настраивается «бомба».

Каждый из барабанов может принять одно из 26 положений - по одному на каждую перебираемую букву алфавита. За каждым из барабанов - 26 контактов, которые толстыми шлейфами соединяются таким образом, чтобы машина искала настройки штекерной панели, дающие последовательные совпадения букв шифрованной строки с подсказкой.

Поскольку строение «бомбы» не учитывает устройство коммутаций внутри «Энигмы», она по ходу работы выдает несколько вариантов, которые оператор должен проверить. Часть из них не подойдет просто потому, что в «Энигме» к одному гнезду можно подключить только один штекер. Если настройки не подходят, оператор запускает машину снова, чтобы получить следующий вариант. Примерно за пятнадцать минут «бомба» переберет все варианты для выбранной позиции барабанов. Если она угадана верно, то остается подобрать настройки колец - уже без автоматики (не будем погружаться в подробности). Затем на модифицированных для совместимости с «Энигмой» английских машинах Typex шифровки переводили в чистый текст.

Таким образом, оперируя целым парком из «бомб», британцы к концу войны каждый день получали актуальные настройки еще до завтрака. Всего у немцев было около полусотни каналов, по многим из которых передавались гораздо более интересные вещи, чем прогноз погоды.

Разрешается трогать руками

В музее Блетчли-парка можно не только смотреть по сторонам, но и прикоснуться к дешифровке собственноручно. В том числе - при помощи столов-тачскринов. Каждый из них дает свое задание. В этом, например, предлагается совмещать листы Банбури (Banburismus). Это ранний метод дешифровки «Энигмы», который применялся до создания «бомб». Увы, таким способом расшифровать что-то в течение суток было невозможно, а в полночь все успехи превращались в тыкву из-за очередной смены настроек.

Муляж «дата-центра» в Hut 11

Что же стоит в домике номер 11, где раньше была «серверная», если все «бомбы» были уничтожены в прошлом веке? Честно говоря, я все же в глубине души надеялся зайти сюда и обнаружить все в том же виде, что и когда-то. Увы, нет, но зал все равно не пустует.

Здесь стоят вот такие железные конструкции с фанерными листами. На одних - фотографии «бомб» в натуральную величину, на других - цитаты из рассказов тех, кто здесь работал. Ими были в основном женщины, в том числе из WAF - женской службы ВВС Великобритании. Цитата на снимке говорит нам о том, что переключение шлейфов и присмотр за «бомбами» был вовсе не легкой задачей, а изматывающим ежедневным трудом. Кстати, между муляжами спрятана очередная серия проекций. Девушка рассказывает своей подруге о том, что понятия не имела, где ей предстоит служить, и полностью поражена происходящим в Блетчли. Что ж, я был тоже поражен необычным экспонатом!

В общей сложности я провел в Блетчли-парке пять часов. Этого едва-едва хватило, чтобы хорошенько посмотреть центральную часть и мельком - все остальное. Было настолько интересно, что я даже не заметил, как прошло время, пока ноги не начали ныть и проситься обратно - если не в гостиницу, то хотя бы в электричку.

А помимо домиков, полутемных кабинетов, восстановленных «бомб» и длинных стендов с сопроводительными текстами, было на что посмотреть. Про зал, посвященный шпионажу во время Первой мировой, я уже упомянул, был еще зал про дешифровку «Лоренца» и создание компьютера Colossus . Кстати, в музее я обнаружил и сам «Колосс», вернее ту часть, что успели построить реконструкторы.

Самых выносливых уже за территорией Блетчли-парка ждет небольшой музей компьютерной истории, где можно ознакомиться с тем, как вычислительная техника развивалась после Тьюринга. Туда я тоже заглянул, но прошел уже быстрым шагом. На BBC Micro и «Спектрумы» я уже насмотрелся в других местах - вы можете сделать это, например, на питерском фестивале Chaos Constructions. А вот живую «бомбу» где попало не встретишь.

Легендарная шифровальная машина «Энигма» стала символом шпионских историй времён Второй мировой. По разным оценкам, её взлом сократил войну на два года и сохранил миллионы жизней. Это история о том, как лучшие криптоаналитики Британии, вооружившись математическими инструментами, смогли расшифровать сложнейший немецкий код.

​Рождение легенды

Криптоанализ — наука о методах расшифровки закодированной информации без использования исходного ключа. Криптографы , напротив, занимаются шифрованием текстов и других данных.

Парадоксально, но шифровальная машина «Энигма» создавалась не для военных, а для засекречивания деловых переговоров. Разработал и запатентовал устройство в 1918 году немецкий инженер Артур Шербиус. «Энигма» первой серии весила более 50 кг. Из-за высокой стоимости и сложности в использовании шифровальная машина поначалу не привлекла внимания покупателей. За пять лет Шербиусу удалось продать всего несколько экземпляров для нужд иностранных армий и компаний связи.

Артур Шербиус

Изобретатель шифровальной машины «Энигма», что в переводе с греческого означает «загадка». В 1908 году окончил Ганноверский университет, а спустя десять лет организовал частную фирму «Шербиус и Риттер», занимавшуюся производством «Энигмы». Изобретатель не дожил до триумфа своего детища — погиб в 1929 году в результате несчастного случая.

По достоинству шифровальную машину оценили в немецкой армии. В 1925 году её принял на вооружение сначала военно-морской флот (модель Funkschlussen С), а в 1930‑м и вермахт («Энигма I»). Общее количество шифраторов, произведённых до и во время Второй мировой войны, превысило 100 тысяч. Применялись они всеми видами вооружённых сил фашистской Германии, а также военной разведкой и службой безопасности.

Шифры «Энигмы»

Оператор шифровал сообщение по кодовой книге. Записи в ней выглядели так:

Мы видим установки на 31-й день месяца (код менялся каждый день). Оператор должен выбрать рефлектор В, выставить на роторах IV, I, VII буквы C, T и R соответственно. Далее идёт порядок замыкания контактов на кросс-панели. При шифровании операторы следовали общим правилам: пробелы не ставятся, знаки препинания обозначаются символами (например, запятая — YY, а кавычки — Х). Помимо дневного кода каждое сообщение имело свой ключ (положение роторов), который в зашифрованном виде отправлялся вместе с текстом сообщения.

Что же представляла собой эта машина? В основе конструкции 3 вращающихся барабана (диска) с 26 электрическими контактами на каждом — по числу букв латинского алфавита. Этими контактами барабаны соприкасались друг с другом и обеспечивали прохождение электрического импульса. На торцы контактов были нанесены буквы. Перед началом работы оператор выставлял на всех трёх барабанах кодовое слово и печатал текст на клавиатуре. Каждый диск отвечал за элементарный шифровальный шаг — замену одной буквы на другую, к примеру P на W. Три диска кратно усложняли логику шифрования. Каждое нажатие клавиши вызывало электрический импульс, который, проходя сквозь барабаны, проворачивал первый диск на один шаг. После того как первый барабан совершал полный оборот, в дело вступал второй, потом третий — походило на работу электросчётчика.

Электрический сигнал, пройдя сквозь барабаны, поступал в рефлектор шифровальной машины. Он состоял из 13 проводников, представлявших собой пары контактов на задней стороне третьего диска. Рефлектор посылал электрический сигнал обратно в барабаны, но уже по новому пути — это значительно усложняло механику шифрования. Далее электрический импульс зажигал одну из лампочек-индикаторов, которые показывали букву шифруемого текста.

Шифровальное устройство М-94

На первых версиях «Энигмы» обычно работали сразу три человека: один читал текст, второй набирал его на клавиатуре, а третий считывал текст с лампочек-индикаторов и записывал зашифрованное послание. У машины был один фундаментальный изъян — невозможность зашифровать букву через саму себя. То есть, к примеру, L могла быть зашифрована любой буквой алфавита, кроме, собственно, L. В дальнейшем это стало одной из важнейших зацепок, которые привели к взлому шифра.

Как устроена «Энигма»?

Роторные диски. Сердце «Энигмы» — диски с 26 контактами с каждой стороны. Входные и выходные кон­такты соединялись случайным образом. Проходя через ротор, сигнал преобразовывался из одной буквы в другую.

Рефлектор имел 26 контактов и соединялся с третьим ротором. Он «отражал» ток из третьего ротора и отправлял его обратно, но уже по другому пути. Рефлектор гарантировал, что никакая буква не будет зашифрована через саму себя.

Индикационная панель имела 26 лампочек и повторяла раскладку механической клавиатуры. Она служила индикатором выходной буквы в процессе шифрования.

Выключатель . Под выключателем «Энигмы» находился отсек с батареей 4,5 вольта.

Клавиатура включала 26 символов: от A до Z. Она не имела ни цифр, ни запятых, ни клавиши пробела. Знаки препинания заменялись условными символами (например, запятая — YY). Цифры записывались прописью.

Кросс-панель. Присутствовала в военных моделях «Энигмы» и представляла собой набор гнёзд для штепселей. Служила для того, чтобы менять местами контакты двух букв, штепсели которых в данный момент были соединены.

​Битва в радиоэфире

На первых версиях «Энигмы» работали три человека: один читал текст, второй набирал его на клавиатуре, третий записывал шифровку

Германия в начале 1930‑х активно во­оружалась и готовилась к войне. Особое внимание уделялось глубокой секретности при передаче информации по радиоканалам. Поэтому все «Энигмы» работали в условиях конспирации: для каждого сеанса работы шифрмашины существовали дневные ключи (набор букв, указывающий начальное положение роторов), одинаковые у машины-передатчика и машины-приёмника. У каждого шифровальщика была специальная тетрадь с сотнями ключей для каждого выхода в эфир. Перед отправкой сообщения оператор придумывал новый ключ для данного сообщения и шифровал его. Допустим, дневной ключ — AOH. Оператор и получатель выставляют у себя на роторах AOH. Далее оператор шифрует ключ к сообщению два раза. Допустим, он выбрал ключ EIN. В результате двойного ввода ключа EINEIN в криптограмме отображалось XHTLOA. Далее набирался текст, зашифрованный с помощью ключа EIN. Получатель сообщения вводил первые 6 букв и расшифровывал ключ — начальное положение роторов для данного сообщения.

Ситуацию осложняло то, что немцы шифровали за раз не более 250 символов, а спустя несколько лет добавили ещё два барабана. Это значительно усилило стойкость шифров к взлому. Высший командный состав использовал некоторое время «Энигму II», состоящую сразу из восьми роторов. Однако из-за сложности работы и низкой надёжности от неё вскоре отказались.

Иногда немцы намеренно замусоривали радиопространство: «Энигма» посылала в эфир бессвязные, ничего не значащие обрывки фраз. Можно сказать, немецкие связисты впервые применили спам-атаку. Все эти меры, несомненно, усложняли работу спецслужбам Европы по расшифровке кодов Третьего рейха.

«Волчьи стаи» Дёница

Безжалостная подводная война, которую вела фашистская Германия, оставляла мало шансов торговым и военным судам СССР, Великобритании и США. Основным средством связи подлодок кригсмарине стала военно-морская версия «Энигмы». С её помощью руководство организовывало ударные группы подлодок и наводило их на конвои с целью уничтожения. Такая «волчья стая» атаковала суда исключительно группой и преследовала десятки миль, пуская на дно несколько кораблей. Одним из вдохновителей этой тактики был командующий подводным флотом Германии Карл Дёниц. С расшифровкой кодов «Энигмы» англичане стали получать точную информацию о расположении судов противника и их намерениях — удача отвернулась от «волчьих стай».

Перехватить радиограмму было недостаточно, чтобы расшифровать сообщение. Помогали разведывательные службы. В конце 20‑х годов польская группа криптоаналитиков получила в своё распоряжение коммерческий вариант «Энигмы». Это позволило получить общее представление о логике работы шифровальной машины. Спустя несколько лет французская разведка смогла раздобыть руководство по эксплуатации новейшей военной модели. Однако всё это лишь помогло понять принцип работы устройства — расшифровать сообщения пока было невозможно.

Искусство криптоанализа

Классическим приёмом декодирования является частотный анализ. Идея в том, что частота появления определённой буквы и даже слога в длинном тексте одинакова в любом языке и шифре. Это позволяет достаточно легко разгадывать коды, созданные заменой букв в тексте, — достаточно провести обратную подстановку. Роторные шифровальные машины типа «Энигмы» были гораздо устойчивее к криптовзлому, так как уменьшали количество повторяющихся последовательностей, что делало частотный анализ бессильным. Сейчас криптоанализ базируется на гигантских вычислительных мощностях компьютеров и широко используется частными корпорациями, спецслужбами и хакерами.

Удачливее всех на этом этапе оказались польские криптоаналитики. Получив доступ ко всему массиву данных европейской разведки, они смогли с 1933 года читать и немецкие шифровки. Длилось это пять лет: в 1938‑м немцы отказались от дневных ключей и стали менять начальное положение ротора перед каждым сообщением. Оператор отправлял начальный ключ, за ним следовал зашифрованный ключ для данного сообщения. Таким образом были устранены два фактора уязвимости системы: универсальные дневные ключи для всех радиограмм и шифрование ключа сообщения дважды (такая практика, понятное дело, помогала дешифровщикам находить закономерности между буквами).

В ответ на новый вызов в Польше создали «Бомбу» — шесть соединённых между собой машин «Энигма», которые могли за пару часов методом перебора вычислить начальный ключ радиошифровок (стартовое положение барабанов). Необычное название машина-дешифровщик получила за характерное тиканье во время работы, напоминавшее звук часового механизма. Фактически это был прообраз ЭВМ, в которой в качестве носителя информации использовались картонные перфокарты. Оккупация Польши в 1939‑м и очередное усложнение конструкции «Энигмы» заставили Францию и Великобританию искать новые пути «хакинга».

Частное имение Блетчли-парк в графстве Бакингемшир стало мозговым центром разведслужб Великобритании в годы Второй мировой. Именно здесь в 1939 году собрались самые талантливые математики и криптоаналитики с одной целью — взломать код «Энигмы». Приоритетными задачами программы, получившей название «Ультра», стали шифровки немецкого флота — кригсмарине, чьи подводные лодки потопили немало кораблей и отправили на дно грузы стоимостью в миллионы фунтов стерлингов.

Алан Тьюринг — профессор из Кембриджа, сумевший взломать код «Энигмы»

С самого начала работы в Блетчли-парке исследовательского центра, известного как Station X, среди дешифровщиков выделялся молодой профессор из Кембриджа Алан Тьюринг . Он возглавил группу, которая по польскому аналогу построила суперкомпьютер «Бомба». Машина обрабатывала тысячи немецких шифровок, которые перехватывали британские радиоприёмники. В этом гигантском объёме информации постепенно стали выявляться общие закономерности работы «Энигмы» — немецкие радисты оказались небезгрешны. Приветствия, небрежное кодирование цифр, часто повторяющиеся обрывки текста — все эти отступления от протокола шифрования строго учитывались в Station X. Со временем было построено около 200 дешифраторов по типу «Бомбы», что позволило обрабатывать 3000 немецких шифровок в день. К 1942 году научный коллектив «Ультры» смог достаточно серьёзно продвинуться к цели, но случались регулярные провалы: сказывались постоянные усложнения «Энигмы» и изменения алгоритмов работы.

«Бомба» Тьюринга состояла из 108 электромагнитных барабанов и весила 2,5 тонны

Неоценимую помощь учёным оказал британский противолодочный корабль, захвативший немецкую подлодку U-559. У неё на борту оказался целый и невредимый экземпляр «Энигмы» с полным комплектом документации и набором шифров. О значении программы дешифровки «Энигмы» исчерпывающе сказал премьер-министр Великобритании Уинстон Черчилль: «Именно благодаря “Ультре” мы выиграли войну».

«Если бы не навахо, мы бы никогда не взяли Иводзиму» . Тихоокеанский остров Иводзима известен тем, что там произошло одно из самых кровопролитных сражений в истории Второй мировой войны. Искушённый читатель может подумать, что приведённые выше слова принадлежат любителю вестернов и фильмов о войне. На самом же деле они были произнесены ветераном Иводзимы майором Говардом Коннором, офицером-сигнальщиком 5-й дивизии морской пехоты США. С его мнением сегодня соглашаются военные историки и тактики.

Коннор имел в виду прославленных радистов - индейцев племени Навахо, которых чествовали в 1992 году в Пентагоне за уникальный и существенный вклад в победу США на Тихом океане.

Японцы слыли искусными дешифровщиками, что ставило перед командованием США на тихоокеанском театре военных действий почти неразрешимую проблему. По словам шефа японской разведки генерал-лейтенанта Сейцо Арисуэ, японские специалисты свободно разгадывали любые шифры армии и военно-воздушных сил США - кроме шифра, который использовался в морской пехоте.

Дело обстояло так: в 1942 году сын миссионера Филип Джонстон убедил командование морской пехоты в том, что язык навахо - индейского племени юго-запада Америки - идеально подходил в качестве основы для неразрешимого шифра. Джонстон вырос в резервации навахо и был одним из немногих «чужаков», которые говорили на их языке свободно.

Хотя язык навахо не имеет письменности - ни алфавита, ни каких либо символов, - он ни в малейшей степени не может быть назван «примитивным, не до конца развитым» языком. (Разумеется, это не вызовет удивления у того, кто знает подлинную историю мира, записанную в Библии, и понимает, что «примитивных языков» попросту не существует). На самом деле, язык навахо отличался необычайной сложностью; его структура и тональность делали его непостижимым для любого, кто не принадлежал к племени навахо или не прошёл длительного и трудного курса обучения. В то время всего лишь около 30 «чужаков» во всём мире говорили на языке навахо, и японцев среди них не было.

В мае 1942 г. первая группа навахо из 29 человек прибыла на специальную базу и занялась разработкой шифра. Их основной задачей была передача боевой информации и приказов по телефону и рации. Проведённые испытания показали, что навахо могут закодировать, передать и расшифровать трёхстрочное сообщение на английском языке за 20 секунд - в 90 раз быстрее, чем требовалось машинам того времени.

Суть шифра сводилась к следующему: каждая буква английского слова передавалось как слово на навахо, которое в переводе на английском начиналось с этой буквы. Так, буква «а» могла передаваться несколькими словами на навахо, например: «тсе-нилл» (axe, топор), «вол-ла-чи» (ant, муравей) и «бе-ла-сана» (apple, яблоко). Для большей скорости передачи некоторые военные термины определялись одним словом на навахо. Так, «беш-ло» (Железная Рыба) обозначало подводную лодку, а «да-хе-ти-хи» (колибри) - истребитель.

В самом сердце битвы за Иводзиму шесть радистов-навахо в первые два дня сражения работали круглосуточно, не покладая рук. Эти шестеро отправили и получили более 800 сообщений и не допустили ни одной ошибки.

В общей сложности на тихоокеанском театре служило около 400 индейцев-шифровальщиков. Их умение, скорость и точность вошли в легенду. С 1942 по 1945 год они участвовали в каждом штурме морской пехоты на Тихом океане. Из-за того, что код навахо имел большую ценность, он оставался засекречен и после Второй мировой войны. Поэтому герои-радисты долгое время оставались «в тени», а их подвиг оставался неизвестным большинству людей.

Можно провести интересные параллели между этой историей о навахо и биологией. Внутри не только каждого из нас, но и всех живых существ присутствует код, написанный языком химических соединений вдоль «хребта» всем известной молекулы ДНК. В этом коде , обеспечивающая жизнедеятельность всех организмов. Как подобный код мог появиться в эволюционном сценарии происхождения видов (в котором не может быть ничего таинственного) - одна из самых больших загадок, над которой ломают головы почтенные эволюционисты. Следуя путём своих убеждений, они натыкаются на две непреодолимые преграды.

Во-первых, истинная информация не вырабатывается в результате естественных процессов (т.е. вне работы мысли - или программы, которая происходит из разумного источника). Если кто-то утверждает обратное, попросите его привести пример и точно сформулировать определение информации. Рассказы о «чём-то наподобие» и «сходных аналогиях» исключаются, - только документированные примеры, основанные на фактах. Возможно, самыми точными были бы показания, сделанные в результате наблюдений, - но если бы такие наблюдения были зафиксированы на самом деле, наблюдателям была бы обеспечена Нобелевская премия!

Во-вторых, (и это непосредственно связано с нашим рассказом о военных достижениях навахо), любой код бесполезен, если получатель не знает как его расшифровать.

Следовательно, нам необходимо допустить, что в воображаемой «первобытной клетке», из которой, согласно эволюционным воззрениям, возникла жизнь на «первобытной Земле», каким-то совершенно непонятным, таинственным образом возникла информация для производства одного функционального протеина. Естественный отбор здесь ничем не в силах нам помочь: для него необходимо изначальное наличие самовоспроизводящегося организм. Таким образом, приходится считать расстановку тысяч «букв» в определённой последовательности чистой случайностью. Это предположение само по себе абсурдно по причине его предельной невероятности.

Но даже если допустить возможность возникновения такой «стартовой площадки», существование возникшего кода будет совершенно бесполезным без уже имеющегося сложного механизма, способного распознавать все химические «буквы» молекулы ДНК и одновременно переводить их в соответствующие аминокислоты. Японцы без труда получили доступ к сообщениям навахо, но эти сообщения оказались для них бесполезны. Без «механизма перевода» (знания языка и умения правильно его применить) послания представляли собой череду бессмысленных звуков.

Таким образом, само представление о молекуле, эволюционировавшей в человека, не имеет никаких оснований и бессильно что-либо объяснить даже при самом богатом воображении. Все усилия разгадать эту эволюционную загадку обречены на неудачу - точно так же, как провалились попытки гитлеровской Германии и её союзников6 взломать известный сегодня шифр навахо И, что примечательно, причина этих двух неудач - одна и та же.

ССЫЛКИ И КОММЕНТАРИИ:

РАДИСТЫ-ШИФРОВАЛЬЩИКИ

Языки американских индейцев неоднократно использовались для шифровки сообщений. Так, во время Первой мировой войны против Германии восемь членов племени чоктау помогали армии США шифровать военные донесения.

Во избежание разоблачения не существовало ни одного письменного документа с кодом навахо. 400 с лишним оригинальных обозначений для военных терминов, отсутствовавших в языке навахо (например, «подводная лодка»), не должны были передаваться по буквам и заучивались наизусть.

Самое важное в ведении войны - это безопасность передачи информации. Высокопоставленные военные офицеры убеждены, что без радистов-навахо Вторая мировая война, а с ней и весь ход истории могли бы иметь совершенно иной исход. Представьте, что было бы, если б родители Филипа Джонстона не пожертвовали всем ради служения и благовествования племени навахо!..